На правах рекламы:

• Дорожные бетонные жби плиты купить плита дорожная купить.

Ю. Царькова. «В уме своем я создал мир иной...» (Об особенностях «фантастического» мира А. Грина)

Обращаясь к проблемам семиотики изобразительного искусства, Ю.К. Лекомцев отмечал тенденцию к созданию художниками своих «миров». Истоки этой тенденции, по мнению Ю.К. Лекомцева, лежат в природе самого искусства, хотя это свойство и проявляется в неравной степени у разных авторов. Признаки и свойства таких миров могут быть разнообразны, «характерно лишь, что изображается мир (предметы, пространство, существа), отличный от знакомого нам мира»¹. Закономерность, отмеченная исследователем, универсальна и в словесном творчестве проявляется не менее ярко, чем в изобразительном. Особенности функционирования этой тенденции в словесном творчестве рассматривает в одной из своих статей Е.М. Неёлов². По его мнению, «если тенденция к созданию «своего мира» у того или иного писателя «претерпевает усиление, «возможный мир» в глазах читателей зачастую превращается в «невозможный», и нарушение принятой в тексте нормы условности приводит к появлению «фантастического мира» как особой разновидности мира художественного»³. Фантастический мир, с одной стороны, «жанрово обусловлен», с другой, — «может носить индивидуально авторский характер». «Индивидуально-авторское и жанрово-обусловленное в творчестве конкретных писателей» (Гоголя, Андерсена, в литературе XX века — Замятина, Булгакова, Грина, Бредбери, Ефремова, Стругацких), по мысли Е.М. Неёлова, «сливаются воедино».

Вымышленный мир Грина не раз становился предметом исследования. Впервые об особенностях мира Грина, его вымышленной стране упоминается уже в рецензиях 1910-х годов⁴. В 1934 году К. Зелинский в своем предисловии к сборнику рассказов Грина описывает особенности вымышленной страны писателя и даже предлагает название — «Гринландия»⁵. Это название прочно закрепилось за страной Грина и используется современными литературоведами.

В 1969 году вышла монография В. Ковского «Романтический мир А. Грина»⁶ — это первое серьезное и достаточно полное исследование, раскрывающее особенности организации художественного мира А. Грина.

Изучение вымышленного мира А. Грина становится одной из центральных задач и гриноведения 80-х годов. Однако до сих пор исследователи не пришли к единому мнению относительно его важнейших параметров. Так, например, для Н.А. Кобзева «Гринландия — некий синтетический мир прошлого»⁷, для Л.М. Михайловой страна Грина — это мир будущего⁸. Иное толкование страны Грина предлагает Т.Е. Загвоздкина: «Гринландия — это художественная реальность, наделенная «онтологическим» бытием, специфический гриновский «миф о мире»... Гринландия — это мироздание, созданное по аналогии с мифопоэтическими построениями XX века, — как целостная, организованная в соответствии с определенными философскими, идейными, эстетическими принципами писателя вселенная, у которой есть свои пространственно-временные параметры, свои законы развития, свои идеи, герои, сюжеты и коллизии. Гринландия — это предельно обобщающий, романтически-условный миф XX века, имеющий символическую природу»⁹. В ином ключе рассматривает мир Грина И.К. Дунаевская, для нее ««Гринландия» — это понятие художественно-географическое и художественно-топографическое. Это — художественное пространство (по необходимости замкнутое), где осуществляются сюжеты произведений Грина»¹⁰. Нельзя сказать, что такое понимание страны Грина не верно, но главный недостаток этих определений, заключается прежде всего в том, что каждое из них затрагивает только одну или — в лучшем случае — несколько особенностей художественного мира писателя, не выделяя основной черты его организации.

Для более полного понимания своеобразия художественного мира Грина необходимо обратить внимание на его главный структурообразующий параметр — на особый характер соотношения реального и фантастического.

Интересно то, что А. Грин, при всей сложности соотношения в его творчестве фантастики и реальности, чаще всего воспринимался именно как писатель-фантаст¹¹. Это связано, прежде всего, с тем, что начиная с 1909 г. действие большинства новелл А. Грина переносится в некую вымышленную страну, а герои носят непривычные «иностранные» имена.

Своеобразным примером восприятия творчества Грина как только фантастического служат сборники его рассказов, выпущенные в 1934 и 1965 годах, которые так и назывались «Фантастические новеллы». Особый интерес вызывает состав этих сборников: в них вошли 22 новеллы разных лет, но только пять из них можно назвать фантастическими¹². Остальные были отнесены к фантастическим, видимо, только из-за того, что местом действия новелл стали вымышленные города, не существующие на Земле¹³. Хотя и здесь есть свои загадки. Так, например, не понятно, как в разряд фантастических попала новелла «Брак Августа Эсборна» (1926), в которой не только не происходит ничего необычайного, но и место действия новеллы вполне реально: «В 1903-м году, в Лондоне (курсив мой. — Ю.Ц.), женился Август Эсборн...» (6, 244)¹⁴.

Таким образом, чаще всего определяющим в понимании произведений Грина как фантастических становится использование писателем вымышленных топонимов и антропонимов. Однако в рассказах А. Грина сосуществуют в рамках всего творчества, а иногда и в рамках одного произведения реальные и вымышленные географические названия, выдуманные и обычные антропонимы и фантастичность / нефантастичность произведений напрямую не зависит от использования автором тех или иных онимов. Так, действие первого варианта (1917—1918 гг.) феерии А. Грина «Алые паруса» (тогда еще «Красные паруса») происходит не в стране А. Грина, а в послереволюционном Петрограде. Однако события здесь, в отличие от последнего всем известного варианта феерии (1921—22 гг.), где действия происходит в вымышленном мире А. Грина, фантастичны.

Петроград, «покинутый жизнью и солнцем», — «город, наиболее часто посещаемый Мас-Туэлем», летающим человеком, который рассказывает повествователю историю Ассоль и даже знакомит с ней. В «Красных парусах» история Ассоль еще не разработана, главной здесь становится сюжетная линия, связанная именно с летающим человеком. В следующем варианте Мас-Туэль отсутствует, феерия перестает быть фантастической, правда, место действия переносится из Петрограда в страну Грина, но пока еще не в Каперну, а в Зурбаган, который затем заменяется Лиссом.¹⁵.

На примере сопоставительного анализа двух вариантов феерии можно уточнить природу фантастики в произведениях Грина и связь фантастического / нефантастического с местом действия. В данном случае фантастической / нефантастической феерию делает наличие (или, наоборот, отсутствие) в ней героя, наделенного необычайными качествами. Таким образом, одно лишь перенесение действия в вымышленную страну еще не определяет его фантастичности.

Свою вымышленную страну Грин начинает создавать с 1909 г. В этом году появляется рассказ «Остров Рено». К. Зелинский называет его первым фантастическим рассказом Грина¹⁶, хотя фантастического в нем ничего нет. Это рассказ о моряке, который отказывается плыть на корабле и решает остаться на необитаемом острове; он устал от службы, которая кажется ему рабством, на этом острове он ищет свободы. Необычным здесь можно назвать только остров — безлюдный и экзотический: «Серо-голубые, бурые и коричневые стволы, блестя переливчатой сеткой теней, упирались в небо спутанными верхушками, и листва их зеленела всеми оттенками, от темного до бледного, как высохшая трава. <...> Густые, тяжелые лучи солнца торчали в просветах, подобно золотым шпагам, сверкающим на зеленом бархате. Тысячи цветных птиц кричали и перепархивали вокруг... Яркие, причудливые цветы кружили голову смешанным ароматом. Больше всего их было на ползучих гирляндах, перепутанных в солнечном свете, как водоросли в освещенной воде...» (1, 255—256) Это первый пункт на карте вымышленной страны Грина. Затем остров превратится в полуостров — колонию Ланфиер, которую Грин начинает населять людьми. Постепенно мир Грина обретает определенные устойчивые очертания. Наиболее ярко приметы новой страны появляются в «Зурбаганском стрелке» (1913). «На следующий день я обошел город; он вырос, изменил несколько вид и характер улиц в сторону банального штампа цивилизации — электричества, ярких плакатов, больших домов, увеселительных мест и испорченного фабричными трубами воздуха, но в целом не утратил оригинальности. Множество тенистых садов, кольцеобразное расположение узких улиц, почти лишенных благодаря этому перспективы... — делали Зурбаган интимным. Я не говорю, конечно, о площадях и рынках. Гавань Зурбагана была тесна, восхитительно грязна, пыльна и пестра...» (2, 215). Зурбаган стал первой крупной структурной клеткой вымышленного мира Грина. После появления Зурбагана географический образ страны начинает проясняться более интенсивно. На ее карте возникают горы, моря, реки, проливы, села, города..., т. е. все атрибуты мира действительного.

Смыслообразующим в процессе создания Грином вымышленной страны становится мотив «пути». Этот мотив характерен для всего творчества писателя. В ранних рассказах А. Грина он воплощается в мотиве бегства из тюрьмы или с каторги («Зимняя сказка», «Сто верст по реке»)¹⁷. Впервые мотив «пути» намечен в рассказе «В Италию» (1906). Здесь Италия — некая далекая неизвестная, другая и поэтому, видимо, счастливая страна. Туда предлагает ехать герою случайно встреченная им девочка Оля. Геник бежал из тюрьмы, для него бегство — освобождение, но не внутреннее, а только физическое. По его словам, ему «нельзя ехать». Герои ранних рассказов А. Грина предпочитают бороться и жить среди людей, а не бежать от них. Однако уже в этом рассказе намечена тенденция «ухода» героя (и, пожалуй, впервые — автора) в другой мир, но противопоставление Италии и мира города, в котором находятся герои, пока только скрытое.

Новое значение мотив «пути» приобретает в рассказе «Остров Рено» (1909). Герой бежит не из тюрьмы, он бежит от своей жизни, которая не лучше, чем тюрьма. Здесь мир острова выступает как явная антитеза миру, в котором до этого жил Тарт. Тарт, в отличие от Геника, ищет полной свободы, «странной в своей безграничности». (1, 269) «Он не хочет более ни служить, ни унижаться, ни быть там, где ему не по сердцу» (1, 264). Теперь Тарт «мог ходить как угодно, двигаться как угодно, есть и пить в любое время, делать, что хочется, и не заботиться ни о чем. Он стряхивал с себя бремя земли, которую называют коротким и страшным словом «родина», не понимая, что слово это должно означать место, где родился человек, и более ничего» (1, 268). Тарт, отказываясь от прежней жизни, желает остаться не где-то, а именно на безлюдном, экзотическом острове Рено, которого нет ни на одной карте. Этот остров — часть формирующейся страны Грина.

Начиная с рассказа «Остров Рено», мотив «пути» приобретает значение перехода героя из «реального» в вымышленный мир. Герой рассказа «Колония Ланфиер» Горн на корабле (также как и Тарт), прибывает в колонию — одну из частей вымышленного мира, чтобы остаться одному и вылечить боль, которая возвращает «воображение к титаническим городам севера» (1, 292). Мир, из которого пришел Горн, внешне подчеркнуто противопоставлен миру полуострова: «...матовый лоск паркета, занавеси окна, вздуваемые ветром, и тысячи неодушевленных предметов...» (1, 292) Мир полуострова, в отличие от мира «городов севера», «одушевлен»: «...причудливые голоса птиц звучали как бы из-под земли... Мохнатые, разбухшие стволы, увенчанные гигантскими, перистыми пучками, соединялись в сквозные арки, свесившие гирлянды ползучих растений до узловатых корней, сведенных, как пальцы гнома, подземной судорогой, и папоротников, с их нежным, изящным кружевом резных листьев...» (1, 290—291). Совершенство чудесного мира нарушает человек, по словам Горна, «полуостров загажен расплодившимся человеком» (1, 307). Однако сам Горн — не лучше и не хуже колонистов. Бегство героя оказывается, по сути, попыткой бегства от самого себя, поэтому приезд Горна вынужден покинуть колонию — он возвращается, бежит в свой мир¹⁸.

Антитеза «города́ севера» / «колония Ланфиер» («мир реальный» / «мир вымышленный») отменена Грином: и тот и другой мир населен людьми, и именно они делают его таким, какой он есть. Грин уравнивает вымышленный мир с миром «реальным» и утверждает «реальность» своей вымышленной страны уже в процессе ее создания¹⁹.

Сам Грин уверял, что представляет себе с большой точностью и совершенно реально места, где происходит действие его рассказов. Он говорил, что это не просто выдуманная местность, которую можно как угодно описывать, а постоянно существующая в его воображении страна — в определенном, неизменном виде. В доказательство можно привести историю, которую рассказывал Э.М. Арнольди²⁰. Однажды, когда Арнольди «высказал какие-то сомнения по поводу способности Грина представлять себе свою воображаемую страну в одном и том же виде» Грин предложил рассказ, о том как пройти из Зурбагана в «какое-то место, знакомое по его произведениям». Он стал «спокойно, не спеша объяснять, как объясняют хорошо знакомую дорогу: <...> упоминал о поворотах, подъемах, распутьях, указывал на ориентирующие приметы вроде группы деревьев, бросающихся в глаза строений и т. п. Дойдя до какого-то пункта, он сказал, что дальше надо идти до конца прямой дорогой... и замолчал». Арнольди был удивлен и не знал, «надо ли этот рассказ понимать как быструю импровизацию, или же как описание закрепившихся на самом деле в памяти воображаемых картин». Догадавшись о сомнениях друга, Грин предложил спросить его об этом же когда угодно еще раз. Через некоторое время, в какой-то подходящий момент Арнольди напомнил Грину «об обещании еще раз описать дорогу из Зурбагана». Грин отнесся к этому вопросу так, словно его спрашивали о самом обыденном. «Не задумываясь, он стал говорить, как и в прошлый раз: об одном — совершенно ясно, о другом — что-то похожее. Во всяком случае, Грин, безусловно, говорил не теми же словами, как заученное»²¹.

К 1913 г. процесс создания Грином вымышленной страны был практически завершен. Местом действия большинства его новелл становятся именно вымышленные города; а если место действия не названо, то в этом случае оно устойчиво ассоциируется у читателя с вымышленным страной Грина, чему способствует использование писателем в таких новеллах вымышленных имен.

Однако завершение создания вымышленного мира не означает его замкнутости, мир А. Грина открыт миру реальному. Так, герои А. Грина приезжают в Покет (город «Гринландии») с Филиппинских островов («Нянька Гленау»), недалеко от колонии Ланфиер проходит дорога в Европу («Колония Ланфиер»), героя рассказа (Горна) привозит на полуостров голландский барок, из Москвы можно на поезде отправиться в Зурбаган («Охота на Марбурна» (1915))²². Из Новой Зеландии герои Грина попадают в Ахуан-Скап («Отравленный остров»), а из Лисса — на мыс Доброй Надежды, Аляску, Мадрид, Копенгаген, Каир, Москву, Сан-Франциско, Будапешт, Париж... («Пари»). Сам Грин отправляется навестить своих героев на пароходе из Феодосии в Зурбаган, Гель-Гью, Лисс («Встречи и приключения»).

Связь страны Грина с «реальным» миром настолько четкая, что можно не только воссоздать по произведениям писателя карту его вымышленной страны, но и определить, где географически эта страна находится.

Полуостров, на котором размещается страна Грина, расположен где-то по южной морской границе Китая. Именно к такому выводу приводят неоднократные упоминания Грином Филиппинских островов, Новой Зеландии, островов Тихого океана и связь этих макротопонимов с вымышленными городами его страны. Особенно показателен в этом плане рассказ «Дьявол Оранжевых вод» (1913). Герой рассказа едет из Австралии в Китай на пароходе, его высаживают в Порт-Мель (он едет без билета). И куда же он отправляется? Он спускается по реке Адаре «вниз до города Сан-Риоля», откуда, поступив «матросом на «Южный Крест», и поплыл в Шанхай» (1, 406). Так называемая «Гринландия» в произведениях Грина вписывается в реальную карту Земли.

Эффект «реальности» вымышленного мира в рассказах Грина достигается также особым способом организации пространства «Гринландии». Помимо вымышленной, но кажущейся реальной топографии, в карту страны Грина вкраплены топосы, основным принципом существования которых является фантастика, стихия волшебного. Так, в рассказе «Ива» (1923)²³ местом действия изначально становится страна Грина. Писатель остается верен себе и безукоризненно точно описывает и Ахуан-Скап и дорогу от Ахуан-Скапа до Сан-Риоля. Точные даты, упоминание реальных топонимов, рассказ из истории Ахуан-Скапа создают иллюзию реальности места действия.

Вместе с тем в стране Грина, одна из областей которой описывается в «Иве», обнаруживается и место, где действительно господствует фантастическое начало. По отношению к последнему вымышленная страна Грина воспринимается как страна реальная. Героем «Ивы» видит волшебный мир через «черное стекло», которое он получает от мага и чародея Бам-Грана. Таким образом, вопрос о соотношении реального и фантастического в художественном мире прозы Грина — это вопрос, который может быть решен исключительно в рамках системного подхода, для которого те или иные характеристики образа есть результат сложного взаимодействия многих составляющих художественной структуры текста, «пучок функций» (Ю. Лотман).

Поэтому вопрос о характере соотношения реального и фантастического в рассказах А. Грина остался бы не до конца проясненным без определения особых функций «Гринландии» в прозе писателя. Можно предположить, что, создавая свой вымышленный мир, конструируя его из примет, черт, особенностей мира реального и одновременно меняя его топографическое и антропонимическое оформление, писатель в известной степени шел по следам мастеров философской прозы XVIII—XIX вв.: перенося место действия своих повестей на Восток, тот же Вольтер за счет этого позволял европейскому читателю абстрагироваться от реалий европейской жизни, в силу чего философский сюжет, философская идея, «европейские» по своему генезису и структуре, но очищенные от всего привычного, знакомого, легко узнаваемого, представали в своей «снятой» логике, в наиболее чистом, интенсивном виде. Подобным же «остраняющими» возможностями наделен и мир страны Грина: созданный по модели мира реального, он содержит в себе гигантский моделирующий потенциал. Столкновение добра и зла, любви и ненависти, жизни и смерти в подобном мире протекает более интенсивно, в более «чистом» виде — в полном соответствии с романтической ориентированностью художественной интенции писателя.

Примечания

Опубликовано: Парадигмы: Сб. работ молодых ученых / Под общ. ред. И.В. Фоменко. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000. 216 с. (Литературный текст: проблемы и методы исследования; Приложение). С. 45—54.

1. Лекомцев Ю.К. Процесс абстрагирования в изобразительном искусстве и семиотика // Труды по знаковым системам. Тарту, 1979. Т. 11. С. 137.

2. См.: Неёлов Е.М. Фантастический мир как категория исторической поэтики // Жанр и композиция литературного произведения. Петрозаводск, 1986. С. 31—40.

3. Там же. С. 31.

4. Об этом подробнее см.: Козловский Л. Обзор русской литературы // Вестник знания. 1910. № 9. С. 400; Степанович С. Рец. на кн.: Грин А. Позорный столб: Собр. соч. СПб., 1913. Т. 3 // Новая жизнь. 1914. № 3. С. 152—153.

5. Зелинский К. Жизнь и творчество А.С. Грина. // Грин А.С. Фантастические новеллы. М., 1934. С. 3—35.

6. Ковский В. Романтический мир Александра Грина. М., 1969.

7. Кобзев Н.А. Роман Александра Грина. Кишинев, 1983. С. 6.

8. Михайлова Л.М. А. Грин: Жизнь, личность, творчество. М., 1972. С. 78.

9. Загвоздкина Т.Е. Особенности поэтики романов А.С. Грина: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1985. С. 7.

10. Дунаевская И.К. Этико-эстетическая концепция человека и природы в творчестве А. Грина. Рига, 1988. С. 11.

11. Проблема фантастического в творчестве А. Грина до сих пор остается практически не изученной, хотя в ряде работ исследователи обращаются к этому вопросу: Хрулев В.В. Условный и реальный мир Александра Грина // Филологические науки. 1976. № 6. С. 3—13; Загвоздкина Т.Е. Своеобразие фантастического в романах А. Грина // Проблемы реализма. Вып. 4. Вологда: ВГПИ, 1977. С. 125—143; Лопуха А.О. Поэтика фантастического у А.С. Грина // Жанр и композиция литературного произведения. Петрозаводск, 1988. С. 126—134; Григорьева Л.П. Традиции фантастического в новеллистике А. Грина // Литературный процесс: традиции и новаторство: Межвуз. сб. научн. тр. Архангельск, 1992. С. 149—159.

12. Фантастическими мы будем называть рассказы о необычайном и сверхъестественном, не существующем в принципе или пока еще недоступном человеческому познанию. Главным критерием в определении фантастичности / нефантастичности новелл Грина становится событие. Это связано с особенностями организации художественного мира писателя. Так, фантастическая посылка в произведениях Грина, которая носит только условно фантастический характер и сводится, в принципе, к одному тезису: человек может всё; и особенности пространственно-временной организации художественного мира А. Грина (с одной стороны — создание вымышленной страны, с другой — связь этой страны с миром «реальным») делают рассмотрение произведений А. Грина как фантастических достаточно спорным. Выделяя критерий для определения специфики фантастического начала в творчестве А. Грина, стоит упомянуть и об особенностях образной системы его произведений. Однако фантастические образы характерны, в большинстве случаев, не столько для новелл, сколько для романов А. Грина.

13. И это не единственные примеры восприятия творчества А. Грина как только фантастического. Так, в брошюре «Методические рекомендации по пропаганде творчества А. Грина» читаем: «Из большого литературного наследия А. Грина к фантастике следует отнести: <...> известные рассказы «Жизнь Гнора», «Позорный столб», «Сердце пустыни», «Зурбаганский стрелок», «Корабли в Лиссе», «Сто верст по реке» и др.» Не один из этих рассказов нельзя назвать фантастическим, но местом действия всех этих рассказов является вымышленная страна А. Грина, что видимо и заставило авторов брошюры назвать эти рассказы фантастическими. (Романтический мир А. Грина. Методические рекомендации по пропаганде творчества А.С. Грина / Сост. Г.Л. Цесарская. М., 1980. С. 22.)

14. Грин А. Собр. соч. В 6-ти томах. М., 1980 (далее цитаты даны по этому изданию с указанием тома и страницы).

15. РГАЛИ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 1.

16. «Вскоре он написал первый фантастический рассказ «Остров Рено» и с той поры все реже и реже возвращался к реалистическому повествованию» (Зелинский К. Указ. соч. С. 7).

17. См.: Мыльцына И.В., Толстая А.В. О мере условности в ранних рассказах А. Грина // Филологические науки. 1968. № 6. С. 98—100. Мотив тюрьмы, заключения проходит через все творчество Грина и чаще всего связан именно с мотивом бегства, освобождения (см. рассказы — «Бродяга и начальник тюрьмы», «Рене» и др., романы — «Блистающий мир», «Дорога никуда»). Подробнее см. об этом в кн.: Ковский В. А. Грин. Преображение действительности. Фрунзе, 1966. С. 70—73.

18. Создание вымышленного мира и мотив «пути» тесно связаны и с эволюцией образа героя в произведениях Грина. Подробнее см. об этом в кн.: Ковский В. Указ. соч. С. 44—75; Кобзев Н.А. указ. соч. С. 7—9.

19. Мотив «пути» как перехода героя в мир вымышленный А. Грин развивает и в таких своих рассказах как «Далекий путь» (1913), «Путь» (1915). См. Загвоздкина Т.Е., Попов Ю.П. Время и пространство в романтическом мире А. Грина (от новеллы к роману) // Жанр рассказа в русской и советской литературе. Киров, 1983. С. 94—96.

20. Эдгар Михайлович Арнольди — журналист, корреспондент центральных газет в Ленинграде, знаком с Грином с весны 1922 года. Арнольди Э.М. «Беллетрист Грин...» // Воспоминания об Александре Грине. Л., 1972. С. 278—304.

21. Там же. С. 278—304.

22. «Москва! Сердце России! Я вспомнил твои золотые луковицы, кривые переулки, черные карнизы и белые передники, сидя в вагоне поезда, бегущего в Зурбаган...» Грин А. Охота на Марбурна // XX век. 1915. № 29. С. 6.

23. Рассказ «Ива» был написан до 1923 года и отдан в редакцию журнала «Аргус», долго не печатался и был утерян. «Александр Степанович очень сожалел о потере рассказа, по его словам — неплохого, не хуже «Кораблей в Лиссе»». В 1923 году он пишет новую «Иву»: «Он (новый вариант рассказа. — Ю.Ц.) не так хорош, как тот, первый. Никогда себя не повторишь, ... но некий аромат, лишь аромат того, в нем сохранился» (Грин Н.Н. Из записок об А.С. Грине // Воспоминания об Александре Грине. Л., 1972. С. 343). Первый вариант рассказа так не был найден.