На правах рекламы:

Главная страница Приложения Развлечения kinogo YouTube в Москве | Продать антиквариат. Оценка по фото. Деньги сразу..

Подарки Грина

Александр Грин был щедрой натурой, он всегда любил дарить подарки. Порой его подарки было ему совсем не по карману, но это его ничуть не смущало. Один из его самых близких приятелей, Николай Вержбицкий рассказывал: «Грина нельзя было назвать бессребреником. Но он ценил деньги главным образом за то, что они давали ему возможность доставлять людям какую-нибудь радость. Никогда не забуду, как он подарил мне очень дорогое издание «Рейнеке-лис» с чудесными иллюстрациями. Это было сделано в дни, когда ему приходилось рассчитывать каждый гривенник. О том, чтобы не принять подарка, не могло быть и речи, — он бы жестоко обиделся. В одну из поездок в Гатчину к Куприну он подарил писателю пару великолепных старинных шпор из серебра, купленных у какого-то любителя старины. Куприн — неистовый лошадник — был в восторге от такого подарка».

О дорогих подарках рассказывала и его жена Нина Николаевна, с которой он прожил одиннадцать лет. За эти годы в их семейной жизни бывали всякие моменты, но при первой же возможности Александр Степанович старался порадовать свою Нину каким-нибудь подарком.

Из воспоминаний Нины Николаевны Грин:

«...1926 год в Феодосии. Александр Степанович, придя вечером домой, попросил у меня какой-нибудь кусок шелка. Расстелил его на столе под лампой и положил гранатовую брошь.

Тепло густо-красных огней вошло в сердце — как красиво!

— Чудесный это камень, — сказал Александр Степанович. — Я испытываю тихую радость, смотря в красную его глубину. Говорят, кто носит этот камень, того люди любят. Носи, родная, пусть тебя любят. Такой гранат ближе к душе, чем бриллиант.

Вот я и ношу ее более сорока лет. Все потеряла, а она чудом не ушла, стала мне другом-воспоминанием. 1927 год. Мы в Москве. Всегда приезжали в Москву за деньгами, а тут — с деньгами, аванс за проданное Вольфсону Собрание сочинений.

Однажды, запоздав к обеду, я нашла под своей салфеткой длинный коричневый футляр: «Ого, Саша дарит!» Стесняюсь при посторонних раскрыть его, но любопытство одолевает. Кладу футляр на колени под скатерть и под ее защитой заглядываю внутрь — крошечные золотые часики на таком же браслете.

Даже дыхание захватило от радости, — у меня никогда не было часов. Подняв глаза на Александра Степановича, сидящего на противоположной стороне стола и лукаво и ласково смотрящего на меня, взглядом благодарю его. Он с чувством удовлетворения откидывается на спинку стула, делая "уф-уф!".

По дороге домой рассказывает, что боялся моего протеста против дорогого подарка.

— Пусть эти часики будут воспоминанием о первых самых легких днях нашей жизни! — сказал он. И действительно, это были самые легкие дни нашей жизни. Скоро, очень скоро они стали тяжелыми, а потом трагичными. А часики дали мне возможность сделать последний подарок Александру Степановичу — дать умереть в своем доме, о чем он так долго и бесплодно мечтал и чем так недолго наслаждался».

«Материальные дела наши были очень плохи. Как-то, будучи в Москве, я остановилась у окна небольшого ювелирного магазина. Бесцельно остановилась и засмотрелась на ожерелье на витрине: узкий золотой филигранный поясок заканчивался крошечными золотыми шариками, идущими по всей длине его. А на каждом шарике висело по небольшой речной жемчужине. Оно пленяло глаз тихой нежностью.

Вечером, сидя с Александром Степановичем за чаем, я, по обыкновению, рассказывала ему про все о своем дне. Рассказала и об ожерелье. Он загорелся: "Где ты его видела?" Говорю, что не помню, я уже поняла свою ошибку: не надо было мне говорить. "Ты мне скажи только — где. Я хочу его посмотреть: ты красиво о нем рассказала. Думай не думай, я не собираюсь его купить, у нас ведь "де-кохт", — говорит Александр Степанович. "Вот потому-то я тебе спокойно и рассказала. Не знаю я, где этот магазин, действительно не знаю", — говорю ему. Но он пристал, чтобы я ему назвала район, где ходила. Это было недалеко от Белорусского вокзала.

Прошло с неделю. Я и думать уже забыла об ожерелье, как приходит вечером Александр Степанович с небольшим букетом цветов. Любил он мне дарить цветы, много дарил, а в нужду хоть одну розочку да принесет. Глаза его весело и победно светятся. В букете — коробка. Открываю: на бархате тихо улыбается мне ожерелье. "О, Собик, как же так! Как ты его нашел? Где, чтобы купить его, помучил свою бедную душу?" — вздыхала я, примеряя ожерелье. "Нинуша, оно словно нарочно для тебя сделано. Как я рад, что нашел его... Три дня обследовал всю окрестность вокруг Белорусского вокзала и... нашел. Немедленно отправился во Дворец труда, решив нажать все концы в этом лабиринте, где ко мне попросту относятся. Два дня жал, жал и нажал сто пятьдесят рублей. Цену ожерелья. Все эти дни, засыпая, видел его на твоей шейке".

Много было разных подарков от Александра Степановича, всегда любовно, со вкусом выбранных. Они меня волновали: такая в них сквозила забота, любовь ко мне. Всё ушло, погибло, а тепло воспоминаний осталось в сердце моем. И лишь воспоминание о последнем подарке Грина камнем лежит на моей совести.

В ноябре 1930 года мы доживали последние дни в Ленинграде. После судилища с Вольфсоном получали деньги. Мать из Феодосии писала о все растущей дороговизне, исчезновении на рынке многих жизненно важных продуктов. Мы покупали их в Ленинграде, заколачивали в ящики для отправки багажом. Деньги полученные распределяли так, чтобы за уплатой всех долгов и процентов по ним, у нас осталось не менее как на полгода средней жизни. Мы очень-очень устали от тягот этого страшного года, и ехать снова в Москву на гонорарную "добычу" у нас не было нервных сил. Как-то вечером приходит Александр Степанович домой и торжественно вручает мне довольно большой футляр.

Раскрываю: прелестная гравированная серебряная чайная чашечка с блюдцем и ложечкой. И что со мною случилось тогда, до сих пор не могу в себе понять, но я отчаянно расплакалась и стала упрекать его, что он не хочет серьезно подумать о будущем, а покупает такой дорогой подарок, на стоимость которого можно на целый месяц запасти продуктов. Он же знает, что сердцу моему нужны не дорогие подарки, а только заботливые. И всё в таком же роде. Ошарашенный Александр Степанович с недоумением смотрит на меня. Такая сцена была непривычна и неожиданна для него.

Я всегда, памятуя обычный для нас недостаток денег, просила его не дарить мне дорогое. Но если он уже сделал это, то, радуясь подарку, принимала его любовно. А тут слезы лились без конца. Может быть, это была реакция на непрерывную жестокую душевную боль, томившую меня последние месяцы. Не знаю.

Александр Степанович очень взволновался, стал ласкать, уговаривать меня успокоиться, обещая сразу же отнести чашечку в магазин. "Но что-то, дружок, я должен тебе подарить, не могу же я без этого, а теперь растерялся: не знаю, что", — говорил он. "Подари ты мне шкатулочку за пять рублей — и больше ничего", — попросила я его, еще плача.

Грин ушел и через полчаса вернулся с хорошенькой старинной шкатулочкой для писем. Купил ее в антикварном магазине. "Всего только за десять рублей", — порадовал он меня. Шкатулочка была тяжелая. Хотела ее открыть, а ключа нет. Александр Степанович, видимо, в волнении потерял его по дороге. Вскрыл ее перочинным ножом: там лежали веселые разноцветные марципаны. Его душа не могла не сыграть ласково. К его приходу я уже устыдилась своей истерики и сердечно просила прощения. Но на душе навсегда осталось чувство вины: зачем я уничтожила минуту сказки в его душе. Много ли дней удалось нам прожить на эти сохраненные деньги? И сколько их, тяжелых, предстояло нам впереди...»

Главная Новости Обратная связь Ссылки

© 2024 Александр Грин.
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.
При разработки использовались мотивы живописи З.И. Филиппова.