Н. Бойко. «Уральская одиссея Александра Грина»

В поисках чудес и неслыханного обогащения в феврале 1900 года юный Александр Гриневский собрался на Урал. Людская молва далеко разносила легенды о золотоносном Урале, и мощное художественное воображение юноши рисовало захватывающие картины.

Это была не первая его попытка убежать от нудной действительности. В шестнадцать лет он уже совершил «одиссею», работая матросом и грузчиком на кораблях Черноморского флота, побывал даже в египетской Александрии, будучи уверенным, что прямо с пристани увидит Сахару и львов! Ничего не увидел.

«Необыкновенные приключения», о которых он мечтал, закончились глубоким разочарованием да татуировкой на груди, изображавшей парусную шхуну. Гриневский поехал в Баку, чтобы оттуда податься в Персию.

Работал банщиком, землекопом, гасильщиком нефтяных пожаров... Кончилось тем, что без денег он вернулся в Вятку, в родительский дом. Отец надеялся, что теперь парень остепенится. Устроил его работать в переплетную мастерскую, и Александр довольно хорошо научился переплетать книги. Но скоро заскучал. Работа была не по душе, а без души он работать не мог.

Отец махнул рукой. Сын, едва научившись читать и читая все без разбора, мечтал то о геройских подвигах, то гадал по ладони, предсказывая судьбу, то изобретал «философский камень» и выдумывал, как путем химических опытов получить золото... Мать потешалась над ним. Александр до конца жизни помнил ее насмешки; она умерла, когда ему исполнилось двенадцать лет.

На дорогу до золотых приисков отец дал Саше 3 рубля. Больше, обремененный большим семейством, не смог. Снабдил письмом к своему товарищу Ржевскому, у которого в Перми был колбасный магазин. Когда-то вместе с Ржевским они отбывали ссылку «за покушение сформировать мятежническую шайку». Ржевский давно забыл свою бурную студенческую юность, крепко встал на ноги. Но со Стефаном Гриневским жизнь обошлась круто. Его фамильное поместье в Вильно было конфисковано, и польскому дворянину пришлось обосноваться в Вятке.

В середине февраля Александр отправился в путь. На перекладных добрался до Глазова, оттуда — в Пермь. Он без труда нашел магазин Ржевского: с американской кассой, мраморными прилавками — в большом здании с зеркальными окнами. Ржевский пригласил Александра к себе домой, накормил, дал записку в железнодорожное депо и завернул в пакет 3 фунта разной колбасы. Гриневский попрощался и ушел тем же путем, что и явился.

Теперь за 50 копеек в день Александр перетаскивал рельсы, котлы, возился с домкратами. Для жилья нашел себе скромную комнатку. В конце марта, когда потеплело, подался в Пашию на прииски графа Шувалова. Ехал «зайцем», как все бродяги того времени.

Однако в Чусовом, который славился свирепостью железнодорожных кондукторов, его высадили, и дальше пришлось добираться по шпалам. Наивно полагая, что если Урал золотоносен, то золотоносен везде, Александр, пока шел, все время смотрел себе под ноги: не случится ли самородок?

Было уже темно, когда впереди показались огни казарм Пашийского железного рудника. В одной из них Александр попросился переночевать. В казарме от рудной пыли все было окрашено в желтый цвет: люди, стены, столы, портянки, рубахи, посуда. Александр притворился бродягой, которому все нипочем, но интеллигентность, сквозившая в его движениях, в манере говорить и в самом голосе, его умные глаза никого не обманули. Его напоили чаем, дали место на нарах, и утром он отправился дальше, подстегиваемый желанием скорее оказаться среди костров, карабинов и тайных притонов скупщиков золота.

В Пашии Гриневскому показали приисковую контору — большое здание из двухсотлетних бревен. Он вошел. Следом за ним вошел пожилой старатель. Старатель сдал золото, получил взамен тысячи три серебряными пятирублевиками и спокойно завязал их в ситцевый платок. «Какие сильные, независимые люди!» — поразился Александр. Сдал паспорт, получил рубль задатка и направился в село подыскивать угол. Нашел избу, где, кроме хозяев, жили еще двое рабочих.

Поначалу пришлось работать на откачке воды из шурфов. Золото попадалось редко, крохотными песчинками. За день выматывались даже крепкие мужики, а Гриневский — хоть и высокий, но худой — уставал безмерно. Домой еле плелся, чтобы поесть и уснуть, но хозяин вечерами пил водку и орал песни. Пришлось перейти в казарму. Там среди постоянно меняющейся массы рабочих жили воры, беглые каторжники, беглые солдаты. Было много приезжих из Вятки, были башкиры — целыми семьями брошенные сюда голодом и неурожаем. Валялись без дела и дымили махоркой бродяги, которые день-два работали, день-два, закупив хлеба, мяса и табаку, отдыхали, пока запасы не кончатся.

Александр внимательно за всем наблюдал и видел, что на золотых приисках народ большей частью нищ. Однако видел и то, что были удачливые старатели. Один из них даже скопил на золоте капитал. Одевались тут в желтые полушубки и матерчатые пиджаки на вате или кудели. Кроме лаптей и сапог, в холодное время года носили бахилы — высокую обувь из коровьих шкур шерстью внутрь или «поршни» — кожаные лапти.

Пределом мечты для каждого являлась татарская шапка из завитого барашка с четырехугольным, черного бархата, верхом. Щегольской верхней одеждой считался азям — халат из верблюжьей шерсти с отложным бархатным воротником. Некоторые счастливчики носили высокие «приисковые» сапоги с ремешками под коленом и серебряными подковами.

Бродяги обольщали Гриневского рассказами о самородках и кладах, зарытых в лесу. Это сильно на его воображение. Александр бросил работу, стал ходить лесом по берегу еще затянутой льдом реки — ловить удачу. Когда кончался табак и продукты, шел на прииск и работал день-два. Однажды три ночи работал в шахте, возвращаясь в казарму изломанным и разбитым. В казарме к тому времени появились «хищники» — люди, добывавшие золото с чужих делянок. Их ловили, били, но все равно партиями в три-пять человек они пробирались в глухие уголки леса и вели добычу.

Тайное золото и платину сдавали скупщикам. Один из них так увлек Гриневского рассказами о золотоносных жилах, что в один прекрасный день Александр пошел с ним в тайгу. На первом же ночлеге у одинокой женщины спутник предложил Александру убить хозяйку и ее детей, и ограбить избу. Гриневский всю ночь не сомкнул глаз. За эту страшную ночь золотой дым полностью улетучился из его головы! Утром он объявил мужику, что не хочет иметь дела с убийцей. Хозяйке рассказал о его намерениях, и бедная женщина чуть не лишилась чувств. Из этой избушки Гриневский прямиком отправился на чугунолитейный завод. Просеивал древесный уголь, возвращался в казарму черней трубочиста. Мылся, ставил на плиту чайник, пил кирпичный чай с молоком и белым хлебом, жарил свинину.

Неграмотные рабочие просили его написать за них письма домой, и Гриневского очень трогало их стремление послать вместе с письмом три-пять рублей семье. В их казарме жил кудластый, озлобленный мужик, навсегда оставшийся в памяти Гриневского. Он бесцеремонно варил свинину в татарских котлах, по выходным усаживался на крыльце трактира и ругался со всеми, кто шел мимо. ...В середине мая разнесся слух, что на лесных заводских вырубках можно хорошо заработать, и Александр подался туда. В лесу разыскал хижину дроворуба, который, узнав, что юноша впервые на заготовке, рассказал, как правильно повалить дерево, обрубить сучья, как отмерять по стволу полуаршинные расстояния, затем пилить и колоть на дрова. Звали дроворуба Ильей, он был громадно роста, рыжий и добродушный; слегка заикался.

Стояли холодные утра. Свалив дерево, Александр приступал к дальнейшей его обработке. За куб дров завод платил 6 рублей 40 копеек. Но только очень опытные дровосеки могли сделать полкуба в день. В отдалении раздавался стук топора Ильи и изредка — треск в чаще, неизвестного происхождения. Стук упавшей шишки, барабанная дробь дятла, мелькание белки в ветвях, убегающая лисица — все это в течение дня было маленьким событием.

Вечером, поужинав с Ильей, Александр пересказывал ему прочитанные книги. С детской доверчивостью слушал Илья захватывающие приключения! Вокруг избушки гудела вековая тайга, утром их ждала каторжная работа, а Илья с Александром уносились мечтами в далекие страны, где яркое солнце, красивые женщины и отважные мужчины. Когда чужие сочинения кончились, Гриневский начал придумывать свои. Через много лет исследователь творчества Александра Грина Вихров скажет: «Кто знает, может быть, там, в лесной хижине под вековым кедром, и родился писатель Грин, автор сказочных "Алых парусов"? Ведь юному таланту важно, чтобы ему поверили, а лесоруб Илья верил сказкам Грина и восхищался ими».

Но не только писатель-романтик родился в этой таежной хижине — родился замечательный писатель-реалист. С потрясающей достоверностью Грин оставил потомкам картины жизни простых тружеников Пашии, никогда бы не напомнивших о себе миру, если бы не он.

Между тем наступило уральское лето с его белыми ночами. Александр затосковал. Хотелось на простор, на вольный ветер. Заготовка дров и хождение за три версты за продуктами опостылели. Рассеянный по природе, он постоянно плутал в лесу, и однажды даже столкнулся с медведем. Медведь шел за ним и сопел. По наущению Ильи, как поступать в таких случаях, Александр притворился, что работает. Встал возле кедра, обтесывая его топором, медведь долго стоял возле него, сопя и фыркая, но не тронул, затем медленно обошел дерево и, видя, что человек действительно работает, сшиб лапой гнилой пенек. К огромному облегчению Гриневского послышались голоса лесорубов с соседней делянки, медведь убежал, а будущий знаменитый писатель с полчаса переводил дух, откуриваясь махоркой.

К августу девятнадцатилетний Александр, вдоволь насытившись уральской романтикой, вернулся в Вятку. — Ну? Что поделывал на Урале? — с усмешкой спросил отец.

(У сына не оказалось ни золота, ни даже приличной одежды.)

— Примкнул к разбойникам. Затем ушел в лес и тайно добывал там золото. Потом все деньги прокутил.

— И что только из тебя выйдет, Саша?! Все люди, как люди, а ты!..

Полтора года Александр пытался серьезно определиться в жизни, продолжая мечтать о чем-то чудесном и веря, что оно сбудется. Он много читал, и литература была серьезной. Отец предлагал ему учиться на доктора или инженера, однако сын отмалчивался. Тогда родитель решился на последнее средство.

— Иди служить в армию! Дисциплина сделает из тебя человека!

Александр и сам, устав от постоянной нужды, думал, что на службе он будет хоть сколько-нибудь обеспечен: бесплатное обмундирование, питание и жилье.

Его призвали в марте 1902 года, а служить пришлось в Пензенском пехотном батальоне. Казарменная жизнь опостылела ему в первый же месяц. Гриневский был в десятки раз умнее, начитаннее и талантливее тех, кто служил вместе с ним. По словам одного из прилежных служак, Александр вел себя отвратительно. Например, когда роту привели в баню, он разделся, повесил на полку свои кальсоны и объявил, что это знамя их дивизии! Из шести месяцев службы — три Гриневский просидел в карцере. 27 ноября он сбежал.

Совершить побег ему помогли эсеры, которые в то время готовили убийства и теракты. Среди них особой нетерпимостью к властям отличался уроженец Перми будущий писатель Михаил Осоргин. Гриневскому предложили стать террористом-смертником, но он отказался. Тогда поручили вести революционную пропаганду среди низших чинов российского флота. Он побывал в Одессе, Ялте. В Севастополе был задержан полицией и водворен в тюрьму, где просидел два года. Затем состоялся суд. За распространение эсеровских идей и дезертирство из армии Гриневского приговорили к 20 годам каторги. Спасла его революция 1905 года, когда вместе с другими севастопольскими заключенными Гриневский был освобожден. Однако через три месяца, при ликвидации в Петербурге боевого летучего отряда эсеров, Гриневского снова арестовали. Последовала ссылка в Туринск. Эсеры тайно передали ему фальшивый паспорт и 25 рублей.

Снова Александр ехал по Уральской железной дороге. Но на этот раз не за романтикой, а под конвоем. В день прибытия арестантов в Туринск он сбежал, воспользовавшись большим скоплением конвоируемых поднадзорных. Добрался до Москвы. Больше с эсерами не связывался, и в дальнейшем вспоминал о них с отвращением.

Гриневский начал писать рассказы. Среди его героев были моряки, рудокопы, старатели — люди мужественные и открытые. Чтобы публиковать свои сочинения, ему понадобился псевдоним, иначе его немедленно бы выдворили «в места не столь отдаленные». Сократив свою фамилию, он стал Александром Грином. Урал еще раз сыграл свою роль в жизни писателя. Не будь туринского побега и фальшивых документов, по которым теперь приходилось жить, Гриневский, «как все нормальные люди» (о чем страстно мечтал его отец), остался бы просто Гриневским.

Когда он подарил отцу свою первую книгу, тот заплакал.

— Саша, Саша! Как я радуюсь за тебя, ведь я же думал, что ты беспутным и останешься!

Пройдет много лет, и в городе Чусовом Леонард Дмитриевич Постников будет по крохам собирать все, что связано с любимым писателем. По инициативе Постникова был построен клуб «Алый парус» — для юных воспитанников школы Олимпийского резерва, первым и бессменным директором которой был Леонард Дмитриевич. Клуб спроектировали молодые архитекторы из Москвы, придумав здание в виде парусника и таверны одновременно. Клуб стал любимым местом отдыха юных спортсменов.

Затем по инициативе Леонарда Дмитриевича в ста метрах от «Алого паруса», у железнодорожного туннеля, над которым по шпалам в жажде романтических приключений шагал, а затем ехал в арестантском вагоне Саша Гриневский, был установлен памятник Грину. Этот памятник из цельного куска гранита — самый первый, поставленный Александру Грину в нашей стране.