Л. Белогорская. «Символические образы Александра Грина» (Символика романа А. Грина «Блистающий мир»)

«Русский язык, литература, культура в школе и вузе». — 2012. — № 1.

Александр Грин — один из самых оригинальных и самобытных писателей начала двадцатого века. Глубина его творчества еще не изучена до конца. Идеологические штампы советского литературоведения препятствовали всестороннему изучению его литературного наследия, а взгляд на писателя как на мастера авантюрных, романтических, увлекательных сюжетов, отчасти бытующий и поныне, нужно признать более чем поверхностным.

Относительно особенностей романов Грина существуют самые разнообразные точки зрения. Так, Ц. Вольпе в своей книге «Искусство непохожести»¹ говорит о Грине лишь как об авторе авантюрных сюжетов. Исследователи В. Ковский² и В. Бааль³ считают доминантой гриновского романа философское начало и называют романы Грина философскими. Н. Кобзев замечает, что гриновский роман образует особую разновидность жанра, не имеющего аналогов в отечественной литературе, и в основе этого жанрового синкретизма лежит психологизм Грина, который, по мнению исследователя, является доминирующей чертой гриновских романов⁴.

Продолжая разговор о специфике романов Грина, обратим внимание на символическую составляющую их поэтики, которая представляется существенной и во многом обусловленной влиянием эпохи, в которую происходило формирование Грина как писателя. Как известно, Грин как творческая личность сформировался в период Серебряного века русской литературы, на рубеже XIX и XX вв., когда одним из определяющих направлений литературного процесса был символизм с его культом творческого, духовного начала, так что мировоззрение писателя, конечно, отразило настроения эпохи. Однако взгляд на Грина как на писателя, близкого к символизму, был совершенно чужд литературоведению прошлого века, и только в последние годы стал проявляться интерес к гриновскому символу. Так, в 1999 г. появилась научная работа, посвященная изучению символа в прозе Грина, — диссертация В. Романенко⁵, в которой исследователь в основном ориентируется на лингвистический анализ символических образов, не уделяя большого внимания их ассоциативно-смысловому контексту. В 2002 г. была защищена диссертация А. Мазина «Поетика романтичної прози Олександра Гріна», в которой в качестве одной из задач декларируется исследование природы символа и особенностей символики в прозе Грина⁶. Наконец, в 2003 г. появилось фундаментальное диссертационное исследование Е. Козловой «Принципы художественного обобщения в прозе А. Грина: развитие символической образности». Автор ставит в центр своего исследования символ в прозе А. Грина, причём «главной проблемой является рассмотрение динамики развития форм обобщения в той мере, в какой они способствуют построению символических образов» в прозе А. Грина⁷.

Таким образом, только в наши дни литературоведение приблизилось к тому, чтобы рассмотреть роман А. Грина как близкий к роману символистскому. Но надо оговорить, что речь идет о совершенно новой разновидности символистского романа, во многом не имеющей аналогов в прежней литературе.

Известно, что когда-то Юрий Олеша, восхищаясь «Блистающим миром», назвал идею летающего человека «блестящей фантастической выдумкой», Грин почти обиделся. «Это символический роман, а не фантастический! — возразил он. — Это вовсе не человек летает, это парение духа!». «Блистающий мир» — это первый роман А. Грина. До этого он работал только в жанре малой прозы. В этом произведении особая роль отведена символике воздушного пространства, мотиву полета, которые символизируют безграничность мира духа, «духовный полет» героя. В последующих романах Грина символически отображать духовное пространство будет уже образ моря. Автор больше не прибегает к мотиву полета в небо, может быть, для того, чтобы у читателей не возникало ощущения, что описанные события относятся к области фантастики.

Особенностью романа «Блистающий мир», как и остальных гриновских романов, является многоплановость символических образов, где первый символический план лежит на поверхности, а последующие все больше уходят в исследования подсознательных глубин человеческого духа.

Выделим в романе три основных символических плана:

1. Первый символический план отображает внутренний путь художника-творца и отношение к нему окружающего мира и любимой женщины.

2. Второй план выражает отношения с властью и к власти.

3. Третий план — духовный, раскрывающий жизнь души, ищущей Бога. Символически он отображает встречу души с ее Небесным Женихом, Христом.

Образы героев романа также многоплановы. Другими словами, каждый образ — это символ, отражающий три плана бытия.

Рассмотрим подробнее центральный образ романа — образ летающего человека.

В первом символическом плане Друд — это образ художника-творца, творческой личности. «Я спросил — что он знает и думает о себе как о небывалом, дивном феномене. Он пожал плечами. — "Об этом я знаю не больше вашего; вероятно, не больше того, что знают некоторые сочинители о своих сюжетах и темах: они являются. Так это является у меня"»⁸.

В плане отношений с властью Друд — символ чуда, необычного, не подчиняющегося законам логики, выходящего из-под контроля политической власти. Вспомним Евангелие, где первосвященники говорят об Иисусе: «...что нам делать? Этот Человек много чудес творит... Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб»⁹. И сопоставим эти строки с тем, что говорит Руне о летающем человеке ее дядя министр: «Руна, мои соображения в деле Айшера таковы! ...Суть явления непостижима... Я говорю о силе, способности Айшера; здесь нет контроля. Но никакое правительство не потерпит явлений, вышедших за пределы досягаемости, в чем бы явления эти ни заключались» (с. 92).

В третьем плане — «Человек и Бог» — Друд символизирует сверхчеловека или богочеловека, причастного к тайне, личность из другого, скрытого мира (Христос, рыбак — апостол, ловец душ), выражающую Божественную сверхреальность.

Относительно этих трех символических ипостасей образа Друда могут быть рассмотрены и другие персонажи романа.

Два главных женских образа, Тави и Руны, противопоставлены друг другу именно по отношению их к Друду. Они тоже могут быть интерпретированы в трех символических планах. Прежде всего, это:

1. Отношение к Друду как к художнику-творцу и к любимому.

Руна жаждет обладать неограниченной властью. Любимый мужчина ценен для нее настолько, насколько его дар способен принести сверхчеловеческую власть и славу. Здесь прослеживается ницшеанская идея о сверхчеловеке. Руна не может любить просто художника-мечтателя: «...во взгляде девушки, смерившем его мгновением холодного любопытства, было нечто ошеломляющее. Так смотрят на паяца» (с. 111); «— Если нет власти здесь, я буду внизу, — с этими словами Руна, оттолкнув Друда, коснулась земли...» (с. 112). Тави, в отличие от Руны, — символ девушки, жены, любимой, идущей за художником-творцом до конца. Она готова разделить его творческий порыв, ничего не боясь и ничего не требуя: «Я ведь нетребовательна; мне все равно; мне только чтобы не было горести» (с. 181). Для Тави ценен он сам, и она верит в него и в его дар. Вспомним сцену во время испытательных полетов аэроклуба (с. 144—145): только Тави верила, что Друд полетит.

2. В плане «Человек и власть» Руна — символ земного могущества: «Я принадлежу к обществу, сильному связями и богатством; все доступно мне на земле» (с. 99). Она может спасти Друда и может (или думает, что может и имеет право) убить его. Руна хочет использовать дар Друда для достижения полной сверхчеловеческой власти. Тави в этом плане — символ беззащитности перед властью и перед злом, ее легко обидеть. Если бы не Друд, ее погубил бы Торп. Арест Тави говорит о ее беспомощности перед несправедливостью земной власти. А спасение ее Друдом из рук полиции символически отображает идею Спасителя как на материальном, так и на духовном уровне. Но, беззащитная перед властью, Тави открыта, в отличие от Руны, для жизни духовной.

3. Самым интересным и сложным представляется третий символический план, в котором исследуются отношения души с Богом. Через образы Руны и Тави здесь представлено два духовных пути или две разных реакции на то явление, когда душа человека соприкасается с высшим, со сверхреальностью. Образы Руны и Тави символически отражают встречу души с Богом как с Небесным женихом — Христом. Тави — душа, которая принимает Небесного Жениха полностью и не боится пойти за ним или с ним в «Блистающий мир», символизирующий мир духовный, райскую страну. Сопоставим разговор Друда и Тави на маяке и слова популярной христианской песни. В первом случае Друд говорит: «Я зову тебя, девушка, сердце родное мне, идти со мной в мир недоступный, может быть, всем. Там тихо и ослепительно» (с. 181). В песне есть такие слова: «Одинокий в толпе услышал я Голос. Это звал меня Иисус: "Поверь, поверь мне! Пойдем со мной к Райским вратам. Пойду с тобой, не будешь один. К дому Отца я знаю путь. Пойдем со мной, оставь свой страх. Поверь, поверь мне!"» (перевод с укр.). Тави не ставит условий и полностью доверяет Друду, она верит в него (сцена во время полетов аэроклуба) (с. 144—145). Друд просто берет Тави, укутывает, как ребенка, и несет на руках в небо. Это перекликается с христианским символом, где Иисус Христос несет на руках овечку — символ души человека.

Намного сложней обстоит дело с духовным путем Руны. Ей, как и Тави, по замыслу автора, выпала великая возможность приоткрыть двери реальности — ее душа соприкоснулась с высшим Божественным началом: «Ты могла бы рассматривать землю, как чашечку цветка, но вместо того хочешь быть только упрямой гусеницей! ... — Если нет власти здесь, я буду внизу, — с этими словами Руна оттолкнула Друда» (с. 112). Ее не интересует дорога в райскую страну, она жаждет власти здесь, на земле: «Клянусь, день этот равен для меня воскресению или смерти... В ней встало подлинное вдохновение власти — ненасытной, подобной обвалу. В забытьи обратилась она к себе: "Руна! Руна!" — и, прошептав это как Богу, села с улыбкой...» (с. 108). Она сказала: «Вам нужно овладеть миром. Если этой цели у вас еще нет, — она рано или поздно появится...» (с. 109). Это выбор ее души. Здесь есть перекличка с идеями Ницше и полемика с ним. Руна мечтает о сверхчеловеке. Друд, обладая сверхчеловеческими возможностями, является персонификацией иного духовного пути, который противостоит идеям Ницше.

Можно проследить в романе Грина и мотив искушения властью. Вспомним Евангелие, где дьявол предлагает Христу власть над миром и этим искушает его ослушаться воли Отца и не выполнить свою миссию. Руна предлагает власть над миром Друду и рисует план, как с помощью его сверхъестественного дара это осуществить. Этим она искушает героя изменить самому себе, своему призванию. Противостояние царства небесного и царства земного проходит через всю историю человечества. Многие теологи считают, что Иуда предал («убил») Христа, потому что понял, что Он не собирается реализовывать мечту о воцарении Мессии в земном, материальном его понимании («Царство Мое не от мира сего», — говорит он Пилату [Ин 18:36]). Нечто подобное происходящему с душой Иуды происходит и с Руной. Ее захватывает величие власти, которую может иметь Друд, а когда он говорит, что его цель в другом, она хочет его убить.

Вместе с тем, путь души Руны сложнее. Описание ее переживаний может быть рассмотрено и как символическое отображение того, что происходит с душой, если она встретила Бога, но не приняла его. Вначале она живет спокойно, и ей кажется, что все в порядке: «Поначалу неизменной текла и внешняя ее жизнь, но, подтачивая спокойную форму, неправилен стал тот свежий, холодный тон самодержавной души, силой которого владела она днями и ночами своими» (с. 147). Потом Друд начинает являться ей, как галлюцинация: «Тогда, с остротой иглы, приставленной к самым глазам, Друд вспомнился ей сразу, весь; высоко над собой увидела она его тень, движения и лицо» (с. 147); «...и вот прямо против нее, помутнев, прозрачной стала стена; из стены вышел, улыбнулся и, поманив тихо рукой, скрылся, как пришел, Друд» (с. 148). Но психиатр Грантом намекает ей, что это не галлюцинация, а реальность, скрытое проявление иного мира: «Если только у вас есть сила, — терпение; есть сознание великой избранности вашей натуры, которой открыты сокровища редкие и неисчислимые, — введите в свою жизнь тот мир, блестки которого уже даны вам щедрой тайной рукой. Помните, что страх уничтожает реальность, рассекающую этот мир, подобно мечу в неокрепших еще руках» (с. 153). Руна везде видит Друда. Это символ того, как Христос стучится в человеческое сердце, Его отвергшее: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною»¹⁰. Но Руна испытывает только страх и боль, она не открывает своего сердца для Друда. «Помните, что страх уничтожает реальность», реальность иного мира, «рассекающую этот мир, подобно мечу в неокрепших еще руках», — говорит Грантом. Руна пытается забыться в веселье, потом в тяжелой работе, но это не помогает. Как утверждают теологи, занимающиеся христианской антропологией, человек, чтобы не слышать тоску души по Богу, отдается работе, развлечениям, сексу — все это стремление заглушить в душе жажду Бога.

Ключом к символическому языку романа является писание молитвы Руны в церкви. Девушка вспоминает о Боге: «В новой надежде этой, так просто протянувшей ей руку, встретила она как бы старого друга, о котором забыла. Но друг был тут, рядом, — стоило лишь с доверием обратиться к нему. Его голос был так же спокоен, как и в дни детства, — вечен, как шум реки, и прост, как дыхание. Следовало послушать, что скажет Он, выслушать и поверить ему” (с. 157). Тогда Руна идет в храм. Особенно показательна ее молитва перед иконой, изображающей Богородицу с младенцем: «Здесь Руна стала на колени с опущенной головой, прося и моля спасения. Но не сливалась ее душа с озаренным покоем мирной картины этой; ни простоты, ни легкости не чувствовала она; ни тихих, само собой возникающих, единственно-нужных слов, ни — по-иному — лепета тишины; лишь ставя свое бедствие мысленно меж алтарем и собой, как приведенного насильно врага. Что-то неуловимое и твердое не могло раствориться в ней, мешая выйти слезам» (с. 158). «Неуловимое и твердое» мешает ей впустить в себя мир духовной жизни. «Усталая и разбитая, как устают после долгого путешествия, она вернулась домой, спрашивая себя, — стоит ли и можно ли теперь жить?» (с. 159). Если душа встретила, но не приняла Бога, ей ничего не остается, как убить Его в себе. Что и сделала Руна: «Мы возвращаемся к Руне Бегуэм, душа которой подошла к мрачной черте» (с. 185); «Вот все, что надо... сказать об этой крупной душе, легшей ничком» [3, с. 192].

В заключение подробнее отметим те моменты, которые позволяют нам рассматривать образ Друда как символ Небесного Жениха — Христа. Уже при первой встрече с Руной в тюрьме Друд говорит несколько фраз, которые приоткрывают завесу к пониманию его образа как причастного к Божественной сверхреальности: «Я свободен всегда, даже здесь» (с. 99), — говорит он о тюрьме. «Одно верно: стоит мне захотеть — а я знаю тот путь, — и человечество пошло бы все разом в страну Цветущих Лучей, отряхивая прошлое с ног своих без единого вздоха» (с. 100), — говорит он Руне. Вторая встреча с Друдом происходит в доме героини. Руна «...заглянула в глаза, где, темнея и плавясь, стояло недоступное пониманию. Тогда, во время не большее чем разрыв волоска, все веяния и эхо сказок, которым всегда отдаем мы часть нашего существа, — вдруг, с убедительностью близкого крика глянули ей в лицо из страны райских цветов, разукрашенной ангелами и феями, — хором глаз, прекрасных и нежных» (с. 108—109). Как видим, в процитированных отрывках содержится прямой намек на Райскую страну: это отблеск Рая или символ Рая, путь к которому знает Друд.

Чтобы подчеркнуть, что сверхреальное влияние Друда находится не только в воображении Руны, автор вводит героя, который называет себя «Руководитель». Он старается уничтожить Друда, потому что: «Он вмешивается в законы природы, и сам он — прямое отрицание их. В этой натуре заложены гигантские силы, которые, захоти он обратить их в любую сторону, создадут катастрофы... его влияние огромно, его связи бесчисленны. Никто не подозревает, кто он, — одно, другое, третье, десятое имя открывают ему доверчивые двери и уши. Он бродит по мастерским молодых пьяниц, внушая им или обольщая их пейзажами неведомых нам планет, насвистывает поэтам оратории и симфонии, тогда как жизнь вопит о неудобоваримейшей простоте; поддакивает изобретателям, тревожит сны и вмешивается в судьбу. Неподвижную, раз навсегда данную, как отчетливая картина, жизнь волнует он, и меняет, и в блестящую даль, смеясь, движет ее. Но мало этого. Есть жизни, обреченные суровым законом бедности и страданию безысходным; холодный лед крепкой коркой лежит на их неслышном течении; и он взламывает этот лед, давая проникать солнцу в тьму глубокой воды. Он определяет и разрешает случаи, по его воле начинающие сверкать сказкой. Мир полон его слов, тонких острот, убийственных замечаний и душевных движений без ведома относительно источника, распространившего их» (с. 188).

Более подробно символическое значение образа Друда как человека, причастного к высшей, Божественной жизни, раскрывается через молитву Руны: «И здесь ... увидела она, сквозь золотой туман алтаря, что Друд вышел из рамы, сев у ног маленького Христа. В грязной и грубой одежде рыбака был он, словно лишь теперь вышел из лодки; улыбнулся ему Христос довольной улыбкой мальчика, видящего забавного дядю, и приветливо посмотрела Она» (с. 158). Если внимательно проанализировать видение Руны во время молитвы, то вырисовываются три символических значения образа Друда:

1) Друд — апостол Христа;

2) Друд — сердцеведец;

3) Друд — задает направление компаса, лежащего у ног Христа: намек на то, что он направляет судьбу.

1) Руна видит, как Друд входит в мир иконы в облике рыбака. Апостолы были рыбаками, и Христос сказал им, что сделает их ловцами человеческих душ. Рассмотрим еще описание первого знакомства Друда с Тави: «...за девушкой... наблюдал человек особой, — отдельной от всех, — жизни. Он смотрел на это молодое существо так, что она не могла видеть его, не могла даже подозревать о его присутствии... С неторопливой, спокойной внимательностью, подобной тому, как рыбаки рассматривают и перебирают узлы петель своей сети, вникал он во все мелочи впечатления, производимого на него девушкой, пока не понял, что перед ним человек, ступивший, не зная о том, в опасный глухой круг. Над хрусталем взвился молоток. И он подошел к ней» (с. 122). И тут тоже присутствует образ сети.

Можно сказать, что Друд предстает перед нами в образе рыбака-апостола, «ловца душ».

2) Руна видит, как «...он подал раковину Христу, чтобы слышал он, как шумит море в сердцах» (с. 158—159). Друд здесь понимает сердца людей и доносит их «шум» до Бога.

3) «Затем палец взрослого человека опустился на стрелку компаса, водя ее взад и вперед — кругом. Ребенок посмотрел и кивнул» (с. 159). Компас указывает направление пути. Стрелкой компаса водит Друд. Младенец-Христос согласен с тем направлением, которое он выбрал. Таким образом, Друд задает направление Божественного компаса, то есть направление судьбы.

Как видим, роман Грина «Блистающий мир» полон сложной символики, которая подлежит внимательному изучению. Многоплановость его символических образов дает возможность прочтения романа на нескольких уровнях. Его можно рассматривать как роман авантюрно-фантастический, который с интересом читается в подростковом возрасте, и как роман социально-философский, поднимающий вопросы: «человек и власть», «художник и общество». И, конечно, более внимательному читателю нетрудно будет заметить, что это роман символический, где через символику образов автор раскрывает сложные подсознательные процессы, исследует внутреннюю жизнь человека, его духовные искания.

Примечания

1. Вольпе Ц.С. Искусство непохожести: Б. Лившиц, А. Грин, А. Белый. М., 1991.

2. Ковский В.Е. Романтический мир Александра Грина. М., 1965.

3. Бааль В.И. Творчество А.С. Грина. М., 1978.

4. Кобзев Н.А. Роман Александра Грина (Проблематика, герой, стиль). Кишинев, 1983.

5. Романенко В.А. Лингвопоэтическая система сквозных символов в творчестве А.С. Грина. Дисс. ... канд. филол. наук. Тирасполь, 1999.

6. Мазін А.М. Поетика романтичної прози Олександра Гріна. Дис. ... канд. філол. наук. Дніпропетровськ, 2002.

7. Козлова Е.А. Принципы художественного обобщения в прозе А. Грина: развитие символической образности. Дисс. ... канд. филол. наук. Псков, 2004.

8. Грин А.С. Алые паруса («Блистающий мир»). К., 1990. С. 64. Далее цитируем по этому изданию с указанием страниц в скобках.

9. Евангелие от Иоанна, гл. 11, стихи 47—50.

10. Откровение Иоанна Богослова, гл. 3, стих 20.